Лучше любые споры, чем полная тишина
Виолончелист и органист Александр Князев — о шумихе вокруг музыкальных конкурсов, кривом смычке и карете для Ростроповича.
Произведения Баха спасают от депрессии, аутентичные интерпретации старинной музыки перечеркивают эволюцию, а соцсети пока не могут заменить конкурсы. Об этом «Известиям» рассказал виолончелист, органист, заслуженный артист России Александр Князев. Разговор состоялся в преддверии сольного концерта музыканта в Большом зале консерватории.
На вашем концерте 4 июня вы сыграете все виолончельные сюиты Баха. Ту же программу в том же Большом зале консерватории вы исполняли 20 лет назад — в 1999 году. А затем в 2017-м. Почему снова к ней вернулись?
Потому что это моя самая любимая программа. Я живу музыкой и играю только шедевры. Почти не исполняю современных работ, неизвестных композиторов. А произведения Баха — это неисчерпаемый колодец, из которого можно пить бесконечно. Кстати, к шести сюитам я добавлю переложение знаменитой скрипичной Чаконы. При чем я не делал там никаких упрощений — прозвучат абсолютно все ноты, хотя на виолончели это сделать непросто.
Мне хочется сделать уникальный концерт — чтобы не было сомнений, что такую программу еще никто не играл. Он будет идти очень долго — больше трех часов. Шесть сюит — это три часа чистой музыки с двумя антрактами, но после этого еще прозвучит Чакона, поэтому придется устроить маленький третий антракт, технический — после шестой сюиты голова будет уже где-то там (показывает наверх. — «Известия»).
Меняется ли со временем ваше ощущение этой музыки?
Да, в том все дело. Работа над сюитами началась в школе, первую я играл в третьем или четвертом классе. Это идет всю жизнь, и все меняется. Я записал их в первый раз в 1995 году в Японии и был тогда очень доволен этой записью. Прошло где-то восемь лет, и фирма Warner предложила мне переиздать ее, купить лицензию. Я отказался: «Если хотите, давайте я запишу заново, по тому что у меня уже другие идеи». Так в 2003 году появилась новая запись. А теперь я слушаю ее, и мне уже она не нравится, поэтому в следующем сезоне я буду записывать сюиты в третий раз.
Баха можно писать очень много раз, потому что неисчерпаемость этой му зыки как линия горизонта, к которой вы приближаетесь, а она уходит вдаль.
Вы играете на виолончели 1733 года.
Да. Инструмент работы Карло Бергонци — из Госколлекции. Он обладает тембром невероятной красоты и очень сильным звуком. Бывают инструменты с красивым, но камерным звучани ем или мощные, но без выразительно го тембра. Здесь же сочетание, которое делает эту виолончель совершенно уникальной. Я лучше пока не встречал.
Тот факт, что инструмент — современник Баха, как-то влияет на вашу игру?
Конечно, я думаю о том, что играю музыку композитора на инструменте его времени. Кто знает, где этот инструмент был в первые годы своего существования? Он появился в Кремоне, а потом? Может быть, он был в Германии — рядом с Бахом? Я немного склонен к мистицизму. И все, что связано с этим композитором, мне очень дорого. Я слушаю Баха постоянно.
В машине можете его слушать?
Как только завожу, сразу включаю! Не могу сказать, что слушаю в машине только Баха, но его — очень много. По моему, у Баха была связь с какой-то все ленской гармонией.
Его музыка действительно сыграла огромную роль в моей жизни. В 1994м мы с женой Екатериной Воскресенской попали в страшную аварию. На моих глазах она погибла. А я после этого впал в такую депрессию, что не играл целый год. Бросил всё. Физически я мог играть — переломы быстро прошли, но абсолютно потерял интерес к музыке, к творчеству, ко всему. И понял: продол жать концертную деятельность в таком состоянии — профанация. Если я не чувствую интереса к музыке, какое право я имею выходить на сцену? Я отменил все концерты, мне не хотелось общаться с друзьями. Пил с утра до вечера. Впал в локальный перманентный алкоголизм.
Вдруг приходит предложение из Японии записать сюиты Баха. И тут что-то все-таки во мне повернулось. Я подумал, что если еще это потерять... Концерт проходит — и все, а запись остается. Я сказал: «Хорошо, но мне надо подготовиться». Взял виолончель в руки, начал потихоньку заниматься, играть Баха — и меня это сразу так увлекло! Я бросил пить в одну секунду. И посте пенно начал выходить из депрессии — благодаря этой музыке.
Играя на виолончели XVIII века, вы тем не менее не признаете аутентичной манеры исполнительства. Почему?
Аутентисты играют на жильных струнах кривым смычком. Такой смычок слабо и плохо звучит. Равномерный звук был практически невозможен из-за несовершенства смычка: тогда не было винта, натягивающего волос.
Зачем в наше время, когда можно прекрасно играть равномерным звуком, над чем работают с учениками еще в музыкальных школах, специально раздувать звук при движении смычка в одну сторону и ослаблять — в другую? Что бы вызвать ассоциации с прошлым? Мы этим перечеркиваем эволюцию.
Я могу скопировать любого аутентиста элементарно. У них быстрые темпы не быстрые, медленные — не медленные, ни громко, ни тихо... Все средненько идет. Ужас, скука смертная!
В XXI веке ракеты в космос лета ют, везде электричество! Жизнь изменилась, а они пытаются искусственно вернуться назад. Мстислав Леопольдович Ростропович, который относился к аутентизму примерно так же, как и я (может быть, даже еще хуже — я все же признаю некоторые достоинства этого направления), говорил: «Старик, я сыграю им без шпиля кривым смычком только с одним условием: они потушат всё электричество в зале, будут все в париках и подадут мне карету».
Мы с вами говорим в преддверии конкурса Чайковского. Как вы относитесь к конкурсной системе в целом?
Я мог бы долго критиковать ее, но понимаю: ничего лучше не придумано. Как мы будем искать молодые таланты?
Через соцсети, например.
Да, действительно, сейчас начинает ся немного другая жизнь в связи с невероятным развитием интернета. Может быть, однажды и сможем обойтись без конкурсов, но пока говорить, что соц сети — полная альтернатива им, рано. Я не могу посоветовать молодому человеку не идти на конкурс, а загрузить свои записи в интернет и просто ждать. Я сам стал по-настоящему известен только благодаря участию в двух кон курсах Чайковского. Хотя потом я четыре раза был в жюри и всегда говорил, что мне многие вещи не нравятся.
Какие?
Я понимаю, что у членов жюри может быть свое мнение. И слава Богу, потому что музыка не математика — мы не можем все быть одинаковыми. Но когда происходят какие-то вопиющие несуразности... Например, на последнем конкурсе Чайковского замечательная скрипачка КлараДжуми Кан получи ла четвертую премию, а должна была первую. Но уже тогда всем было ясно: это первоклассный музыкант, которого ожидает мировая карьера. И вот про шло всего два-три года после конкурса — и ее талант полностью подтвердился.
Вокруг конкурса всегда возникают бурные дискуссии, информационный шум. Это хорошо или не очень?
Если уж ввязались в это дело, то будьте любезны, потерпите шум. Я считаю: лучше любые споры, чем полная тиши на. Я за большую открытость и ответственность.
Известия